Белена́ (лат.Hyoscýamus), а также блеко́та, бешеная трава, бе́шенница, зу́бник, коро́ста — рослые травянистые растения из семейства паслёновых. Чаще всего под беленой имеют в виду самый красивый и распространённый вид: белену чёрную, (лат.Hyoscýamus níger) двухлетнее растение, первоначально жившее только в Европе и Азии, но затем вслед за человеком распространившееся по всему миру. Белена — оченьядовитое растение, причём, ядовиты все его части, особенно — семена, имеющие приятный маслянистый вкус. Однако именно в них концентрация отравляющих веществ — наибольшая. В белене содержатся сильнодействующие алкалоиды, вызывающие, кроме обычных симптомов отравления (жажды, тошноты и рвоты), моторное возбуждение и разные стадии психического расстройства. Отсюда и происходят устойчивые выражения «белены объелся» или ещё короче — «взбеленился», для описания возбуждённого (бешеного) и неадекватного поведения. Кроме обыденной жизни с нередкими отравлениями, белена также исторически известна и как литературный «отравитель»[комм. 1]Лекарственное применение белены (в малых дозах) известно со времён Плиния. До сих пор производятся десятки фармацевтических средств и препаратов на основе белены. В русской народной медицине беленой лечили зубную боль.
Ботаниками подсчитано, что куст ядовитой белены может принести 10000 семян, а стрелки-соцветия каждого растения подорожника до 14000. Один экземпляр всюду известной сорной травы ― пастушьей сумки, цветущей с весны белыми цветочками по пастбищам и близ жилья, производит 64 тысячи чрезвычайно мелких семян. В то время как другой сорняк ― гулявник (Sysimbrium), который засоряет наши огороды, сады и паровые поля, каждый год приносит уже свыше 700 тысяч семян. Но все же рекорд побивает растение пижма, или дикая рябинка (сем. сложноцветных), растущая вблизи речек и по сырым местам. Желтые безлепестковые цветы пижмы, обладающие характерным запахом, ежегодно дают около миллиона семян с одного растения…[1]
— Иосиф Брудин, «Потомство у растений и животных», 1930
В больнице во всю кипела работа, но Андрея удивило то, что во дворе её, недалеко от входа, было непривычно много людей. Подойдя ближе, увидел, что все столпились вокруг пяти детских трупов 9 ― 10 лет. Все они лежали вверх сильно раздутыми животами. Они были мертвы ― зрачки их были неестественно расширены. Андрей услышал: ― Белены в лесу объелись, двое крайних ― Авдонины, один ― Матвея. Андрей знал его ― хороший мужик, шофёр и, на удивление, непьющий. Он вдруг отчётливо вспомнил: белена (атропин сернокислый) обнаруживается в некоторых растениях и является частой причиной отравления детей школьного и дошкольного возраста. Ещё напоминание ― у детей, оставленных без присмотра. Дети съедают созревающие плоды этих растений: белладонна, дурман, красавка.[комм. 2] Он помнил, что первые признаки отравления возникают через 1 ― 2 часа. Но наверняка дети были голодные и наелись ягод как следует, поэтому отравление наступило уже через несколько минут.[2]
— Лев Дурнов, «Жизнь врача». Записки обыкновенного человека, 2001
Белена чёрная во всех частях растения содержит алкалоиды, а в семенах имеется, кроме того, жирное масло, поэтому они обладают маслянистым вкусом. Дети иногда принимают их за семена макамасличного, в результате чего нередки случаи смертельных отравлений. <...>
Признаки отравления обнаруживаются обычно не позже чем через час после попадания растения в желудок. Бывает даже, что уже через 10-15 минут после съедания растения у пострадавшего появляются такие типичные симптомы, как сухость во рту и глотке, хриплость голоса. Лицо у больного краснеет, зрачки сильно расширяются, при этом ухудшается зрение: человек плохо видит предметы, находящиеся вблизи; отдалённые же предметы различаются хорошо. Иногда больные также жалуются на светобоязнь. При быстром развитии отравления эти изменения зрения заметить не удаётся, так как у пострадавшего наступает психическое расстройство, спутанность сознания, бред, зрительные галлюцинации.
Сравнительно быстро у больных повышается температура тела, появляется сыпь на коже. При тяжёлых отравлениях наблюдается непроизвольное отделение мочи и кала.[3]
Посмотри-ка, как они теперь приуныли. У боярина Семёна Никитича Годунова ставни заперты, ворота на запоре, и в доме не слышно не только голосу человеческого, но даже лаю собаки. А давно ли он ревел, как бешеный волк, по приказам, да на Лобном месте и кидался на людей, как будто белены объелся. Ах, злодей, сколько он погубил народу с своею проклятой колдуньей![4]
Ге, ге! не белены ли ты объелся, Семён, что собираешься не христианскою смертью умереть? Лучше положить живот на поле бранном, сидя на коне вороном, с палашом в руке, обмытым кровью врагов отечества.
― Виноват, любезный, ― отвечал Сицкий, ― позамешкался, выехал из дому, да вот у твоей околицы близко часу провозились. Что за диковинка такая?.. И подо мной и под моими холопями кони словно белены объелись: храпят да упираются! Уж мы бились-бились, ну, хоть зарежь ― ни с места! Я оставил моих ребят в поле, а сам дошёл пешком до твоего дома. Да что, иль к тебе ещё гости едут?[5]
Да как же тебя не бранить, скажи, пожалуйста? Кто может тебя не бранить? У кого достанет духу тебя не бранить? Как порядочный человек, решился жениться, последовал благоразумию и вдруг ― просто сдуру, белены объелся, деревянный чурбан…
Дитя, говорят, молодое деревцо, ― можно дать ему какое угодно направление, переводить на какую хочешь почву; дитя ― воск мягкий, которому можно дать какую хочешь форму; дитя ― лист чистой бумаги, на котором, что взбредёт в голову воспитателю, то и пиши. И сами потом воспитатели дивятся, как это из чистого, нежного, мягкого воску вылепилось у них уродливое детище, которое, как будто белены хвативши, начинает вопить и кричать, которое поднимает палку на наставника, кусает ему руки, закапывает, подобно Остапу учебники в землю, не боится розог, стоит, как истукан, по три часа «а коленах».[6]
Бабушка Татьяна Юрьевна так в этих случаях поступала. Придёт, бывало, к ней мужик хлеба или лесу просить ― она на него: «Да ты, свет, белены, никак, объелся, что меня, государыню, в боярском моем деле нудить изволишь?» И не только прогонит ни с чем, а временем даже высечь изволит. Напротив того, который мужик молчит ― тому даст. И хлеба, и лошадь, и лесу на избу ― всего, даже чего не нужно, и того даст.[7]
Отец с дочерью расстались; она переехала со своею служанкою в старую усадьбу, где родилась и выросла, где жила и умерла её кроткая, благочестивая мать, обретшая покой в склепе старой усадебной церкви. В усадьбе жил только старый пастух, — вот и вся дворня. В комнатах насела паутина, покрытая чёрным слоем пыли, сад совсем заглох; между деревьями и кустами повисли густые сети хмеля и вьюнка; белена и крапива разрослись на славу.
Если бы вы имели ко мне чувства, приехали бы ко мне и по-дружески: «Голубушка, Лев Трофимыч, так и так, мол… Такого сорта история и прочее…» Я бы вам в один миг всё устроил и не понадобилось бы этого скандала… Тот дурак, словно белены объелся, шляется по уезду, кляузничает да сплетничает с бабами, а вы, срам сказать, извините за выражение, затеяли чёрт знает что, заставили того дурака подать в суд! Срам, чистый срам! Все меня спрашивают, в чём дело, как и что, а я, председатель, и ничего не знаю, что у вас там делается. Вам до меня и надобности нет![8]
Вот о жинках ты сказал, а жинки наперед нас свой хлеб продумали. ― Н-но-о? ― Да я ж тоби говорю… Моя Ганна на стену лезе, як коза, що белены поела. Так и другие бабы… Э, плевать![9]
― Верно. Что твоя Варвара? Вот, понюхай. Рутилов наклонился, оторвал шерстистый стебель белены, скомкал его вместе с листьями и грязно-белыми цветами и, растирая всё это пальцами, поднёс к носу Передонова. Тот поморщился от неприятного, тяжёлого запаха. Рутилов говорил: ― Растереть да бросить, ― вот и Варвара твоя.
― Пора бы перестать верить в такие бабьи сказки, как шабаш: помрачение чувств, воображение ― вот что такое шабаш! Вы, конечно, были во власти сильного снотворного средства, которое дала вам ваша знакомая, и я тотчас скажу вам состав этого зелья: в него входило ― масло, петрушка, паслён, волкозуб, ибунка, может быть, соки и других растений, но главными элементами были ― трава, называемая итальянцами белладонна, затем белена и немного фиванского опиума. Составленная таким образом мазь, при втирании её в тело, всегда вызывает глубокий летаргический сон, в котором являются с большой яркостью видения тех вещей, о которых вы думали, засыпая. Некоторые медики уже делали опыты и заставляли женщин, которые почитали себя ведьмами, натираться волшебной мазью под своим присмотром. И что же?[10]
Егор в детстве, в отрочестве был то ленив, то жив, то смешлив, то скучен ― и всегда очень лжив, без всякой надобности. Раз он нарочно объелся белены ― насилу молоком отпоили. Потом взял манеру болтать, что удавится. Старик-печник Макар, злой, серьёзный пьяница, при котором работал он, услыхав однажды эту брехню, дал ему жестокую затрещину, и он опять, как ни в чём не бывало, кинулся месить ногами глину. Но через некоторое время стал болтать о том, что удавится, ещё хвастливее.
Ландыш пахнет хорошо: так. Но ведь не можете же вы сказать о запахе, о самом понятии «запах», что это хорошо или плохо? Не мо-же-те, ну? Есть запах ландыша ― и есть мерзкий запах белены: и то и другое запах. Были шпионы в древнем государстве ― и есть шпионы у нас… да, шпионы. Я не боюсь слов. Но ведь ясно же: там шпион ― это белена, тут шпион ― ландыш. Да, ландыш, да![11]
Потом оказалось, что среди нашего двора, густо заросшего кудрявой муравой, есть какое-то древнее каменное корыто, под которым можно прятаться друг от друга, разувшись и бегая белыми босыми ножками (которые нравятся даже самому себе своей белизной) по этой зелёной кудрявой мураве, сверху от солнца горячей, а ниже прохладной. А под амбарами оказались кусты белены, которой мы с Олей однажды наелись так, что нас отпаивали парным молоком: уж очень дивно звенела у нас голова, а в душе и теле было не только желанье, но и чувство полной возможности подняться на воздух и полететь куда угодно... Под амбарами же нашли мы и многочисленные гнёзда бархатно-чёрных с золотом шмелей, присутствие которых под землёй мы угадывали по глухому, яростно-грозному жужжанию. А сколько мы открыли съедобныхкореньев, сколько всяких сладких стеблей и зёрен на огороде, вокруг риги, на гумне, за людской избой, к задней стене которой вплотную подступали хлебá и травы![12]
Здесь даже в самый яркий полдень была сумрачная прохлада. Множество одуряющих запахов резко ударило в нос. Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова. Остролистые кустики дурмана, покрытые чёрно-зелёными коробочками с мясистыми колючками и длинными, необыкновенно нежными и необыкновенно белыми вонючими цветами, росли рядом с паслёном, беленой и таинственной сон-травой.[13]
Жила она на белом свете, как красноталовая хворостинка: гибкая, красивая и доступная. ― Цветёшь? ― спросил Григорий. ― Как придорожная белена! ― прижмурив лучистые глаза, ослепительно улыбнулась Дарья. И тотчас же подошла к зеркалу поправить выбившиеся из-под платка волосы, прихорошиться. Такая уж она была, Дарья.[14]
В сонете «Уроды» <Бальмонт> прославил «кривые кактусы, побеги белены и змей и ящериц отверженные роды, чуму, проказу, тьму, убийство и беду, Гоморру и Содом»,[комм. 3] восторженно приветствовал, как «брата», Нерона…» Не знаю, что такое «Предвозвещённое», которым, без сомнения, столь же «восторженно», как «чуму, проказу, тьму, убийство и беду», встретил Бальмонт большевиков...[15]
— Иван Бунин, «Из воспоминаний. Автобиографические заметки», 1948
И затем третьим глотком ― стакан до дна! Покрутил потом головой, подергал ноздрями… «Никак, говорит, понять невозможно! Никаких градусов нет, малость горьковато, а больше ― с дурмяным запашком, вроде настой белены… Сколько разных жидкостей ни пробовал, а такой не приходилось! Не ружейная ли это жидкость какая, братцы, а?» И наливает другой стакан.[16]
― Ну-ну-ну… Как это перестал?
― Очень просто. Сеет «разумное, доброе, вечное», а вырастает белена с чертополохом.
― Так не бывает. Не то сеет, стало быть.[17]
― Я его убью!
― Демьяна-то?
― Ну отравлю! Я ему в пирог белены положу, ― упрямо талдычил Колька. ― И лошадь его отравлю. Он посмотрел в ту сторону, где виднелся за кустами синий дымок кухни, заорал изо всех сил: Хорошо тому живётся, у кого одна нога, И портчинина не рвётся, и не надо сапога![18]
У ворот Сиона, над Кедроном,
На бугре, ветрами обожжённом,
Там, где тень бывает от стены,
Сел я как-то рядом с прокажённым,
Евшим зёрна спелой белены.[25]
— Иван Бунин, «У ворот Сиона, над Кедроном...», 1917
Старушья злая любовь
Дурманнее белены,
Салоп и с проседью бровь
Таят цареградские сны...[26]
Хозяин сада смугл и в рожках,
Пред ним бегут кусты, дорожки
И содрогается тюльпан,
Холодным страхом обуян.
Умылся желью бальзамин,
Лишь белена да мухоморы
Ведут отравленные споры,
Что в доме строгий господин...[26]
— Николай Клюев, «Хозяин сада смугл и в ро́жках...», 1933
Вот двадцать пять ― ау лесное,
Руно на бёдрах, губы в зное, Шафран и золото на коже,
Он всех дурманней и пригожей ―
Дитя неведомой весны,
В венке из пьяной белены, ―
Пред ним корзина с виноградом
И друг золоторогий рядом.[26]
Он кончился, а вместе с ним и праздник
неправедный… но привкус белены
в крови моей остался, вероятно,
на веки вечные. Вот так Шильонский узник,
позвякивая ржавеющим обрывком
цепи на голени, помедлил, оглянулся
и о тюрьме вздохнул, так Лотова жена,
так мой отец перебирал медали
свои и ордена, а я высокомерно
смотрел, не понимая, что за толк в
медяшках этих с профилем усатым…
— Бахыт Кенжеев, «В день праздника, в провинции, светло...», 1995
↑Как считается, именно белена была основным компонентом яда, который принял Ромео в шекспировской драме «Ромео и Джульетта». В ещё одной знаменитой трагедии Шекспира «Гамлет» спящего короля убивают, закапывая ему в ухо концентрированный настой (или сок) белены.
↑Лев Дурнов через запятую перечисляет три растения: «белладонна, дурман, красавка», однако первое и последнее (белладонна и красавка) — совершенно тождественны.
↑Здесь не вполне понятно, какой именно «пенник» имеет в виду Николай Щербина. Скорее всего, это маленький бело-жёлтый полевой цветок, пенник луговой (Limnanthes alba), или же под этим словом он разумеет пиво или похожий на него продукт брожения, который во времена Щербины также называли «пенником».
↑И. Д. Брудин. Потомство у растений и животных. — М., „Всемирный следопыт“, № 8, 1930 г.
↑Л. Дурнов, «Жизнь врача». Записки обыкновенного человека. — М.: Вагриус, 2001 г.
↑П.С.Зориков, «Ядовитые растения леса», — Владивосток, Российская Академия Наук, Дальневосточное отделение; изд. «Дальнаука», 2005 г., ISBN 5-8044-0524-1. — стр.15-16
↑Ф.В.Булгарин, «Димитрий Самозванец»: Ист. роман. — Вологда: ПФ «Полиграфист», 1994 г.
↑М.Н. Загоскин. «Аскольдова могила». Романы. Повести. — М.: «Современник», 1989 г.
